Виталий Обедин Слотеры. Песнь крови. - Страница 65

— Но, мы-мылорд… — растерянно промычал щербатый, не готовый к такому повороту событий.

Я толкнул его плечом так, что Ангела практически развернуло на месте, и прошел мимо. Волчье полукольцо как-то само собой распалось. Головорезы все еще держали ладони на рукоятях оружия, однако без команды ни один не решился потянуть клинок из ножен или пистолет из-за пояса.

Команды же так и не последовало.

Кое-как справившись со своими эмоциями, щербатый обогнал меня на полшага и тяжело затопал впереди, всем своим видом пытаясь показать, будто контролирует ситуацию. Шея его побагровела от едва сдерживаемой злобы, а нервный тик дергал щеку так, что казалось, будто вытатуированная бабочка судорожно взмахивает крыльями, пытаясь взлететь.

Меня пропустили внутрь дома, в узкой проходной которого кучковались еще четверо молодцев, увешанных самым разнообразным колюще-режуще-стреляющим добром. Потом провели по лестнице на второй этаж и открыли дверь, ведущую в небольшую, наспех прибранную комнату.

Внутрь я вошел один.

Если не брать в расчет разный хлам, наскоро сметенный в угол, все убранство комнаты состояло из пары грубо сколоченных стульев, табурета и небольшого столика в углу, заставленного длинными тонкими бутылками. У дальней стены негромко гудел старый, закопченный камин, пожирая смолистые поленья.

В комнате ожидало трое мужчин. Двое в дорогих кружевах (не покривлю душой, если скажу, что нориборских) и бархате, с осанкой и повадками великосветских господ. Третий был облачен в простой, изрядно мятый камзол, пошитый, однако, из хорошей ткани и подогнанный точно по фигуре. На нем мой взгляд задержался чуть дольше.

Я сразу приметил, что плечи и пояс камзола знакомо лоснились. Подобные следы оставляют ремни и перевязь для шпаги и амуниции. Если носить их достаточно долго, ткань вытирается и начинает блестеть. В компании двух хлыщей, выдающих себя за родовитых уранийских нобилей, обладатель камзола с такими отметинами смотрелся как волк меж комнатных собачек.

Насколько я могу судить о нравах и организации «ангельской» гильдии, все пять Пальцев считались равными друг другу. Ни один не мог претендовать на большее влияние, нежели прочие, а все крупные вопросы решались большинством голосов. И все же с первой секунды было ясно, кто здесь хозяин положения и кто принимает решения, каковые остальным предлагается лишь формально одобрить. Это понял бы любой, ибо человек в мятом камзоле не гнушался наглядной демонстрации — он сидел на стуле, небрежно положив ноги на невысокий табурет, в то время как оба «господина» стояли, тряся своими кружевами и приглаживая нафабренные на сантагийский манер усы.

При моем появлении разряженные Ангелы быстро переглянулись и оборвали разговор, который вели, на полуслове. Помятый же субъект лишь слегка изменил позу и опустил ноги с табурета, в чем, видимо, надлежало усмотреть проявление некоего уважения.

Я немедленно показал клыки:

— Приветствую, господа. А вы извольте встать, мессир Ангел. Не выношу показного пренебрежения.

— Простите, лорд Слотер, — тут же ввернулся один из хлыщеватых, ростом пониже, зато пошире в плечах, — но здесь нет никакого неуважения по отношению к вам. Предкам господина Калешти и всем их потомкам даровано право сидеть даже в присутствии королевской особы!

Кхандир Калешти, значит.

Так вот он каков, легендарный душегуб Ура, Блистательного и Проклятого, отпрыск некогда богатой семьи, растерявшей положение в обществе, титулы и состояние — все, кроме глупой привилегии сидеть в присутствии короля. Я по-новому посмотрел на смертного в измятом камзоле.

Широкая, бочкообразная грудь и обманчиво покатые плечи, таящие в себе недюжинную физическую силу. Шеи почти и нет, отчего, кажется, будто большая круглая голова лежит на них точно арбуз на блюде; коротко остриженные волосы только добавляли сходства. Длинные руки расслабленно висели вдоль тела, Ночной ангел не пытался их чем-то занять или хотя бы скрестить на груди, чтобы принять более солидную позу. Бесстрастное лицо никто не назвал бы красивым, даже не «украшай» его целая россыпь бородавок — впечатление сразу портил на удивление широкий и какой-то по-жабьи безгубый рот. Смуглая кожа выдавала отголоски южных кровей в жилах — предки Калешти не были уранийцами.

Несмотря на кажущуюся расслабленность и отстраненность, душегуб источал власть и угрозу всем своим существом. За его голову Палаты правосудия назначили пять тысяч уранийских марок. Это случилось год назад, и, по мне, так цену уже давно пора поднимать.

На свой лад Калешти был не менее опасен и жесток, нежели любой Выродок. Прежде чем стать Пальцем, он заработал репутацию внутри гильдии, лично вырезав семейство одного из влиятельных уранийских нобилей. Тот задолжал Ночным ангелам немалую сумму, вновь и вновь продуваясь в игорных заведениях, опекаемых гильдией, а затем просто отказался платить, понадеявшись на титул и усиленную охрану… В результате поплатилось все семейство.

Целиком.

А еще охранники, прислуга и даже домашние животные, от лошадей и до певчей птички в клетке. Покидая место резни, Калешти отравил даже рыбу в маленьком пруду, на берегу которого казненный нобиль любил коротать время с удочкой в руках.

Эта история в свое время наделала немало шума, но, в конечном счете, ее замяли. Вину свалили на шайку наемных сбиров, схваченных городской стражей неподалеку от места резни. Их четвертовали на площади перед Магистратом в назидание всему городу. Но слухи пресечь гораздо сложнее, и скоро весь город знал, кто поработал на «кровавой вилле»…